Обращение Иво к Яну, его воспоминания об их жизни
читать дальшеПисать длинные красивые стихи никогда не было его сильной стороной. Даже в прозе его слова звучали как-то безжизненно и пусто, словно он писал их через силу, выдавливая каждую буковку, наделяя их смыслом. Зато вслух говорить было очень просто, кричать, визжать даже, плакать, рвать на себе волосы и царапать свои же руки. На бумаге такого никогда не получится, как не старайся. Доказать что-то тебе - совершенно невозможно. Сейчас я это понимаю, но тогда, в самом начале, я наивно верил, что смогу вдолбить в твою прелестную головку простые истины, которые ты так рьяно отвергал. Надеялся до последнего, как идиот, в сотый раз пытаясь избежать острых коготков, которые безжалостно впивались в мою кожу. Но это было настолько бесполезно, что сейчас мне даже смешно вспоминать, но тогда... Ревность пожирала меня изнутри - мне хотелось убивать каждого, кто посмеет хоть на долю секунды посмотреть на тебя, но вдолбить тебе в голову это - нельзя тискаться с чужими мужиками - не представлялось возможным. Твои глаза, полные детского удивления, говорили лучше всяких слов - говорили, что ты совсем не понимаешь этой вот самой простецкой истины. Что ты мой - а значит для других - неприкасаем. А как ты смешно доказывал свою самостоятельность? Надувался, как хомяк, стрелял своими безжалостно красивыми глазищами и рычал, мой маленький разъярённый котёнок, грозился уйти, хотя знал, что дверь совсем закрыта. Сопротивление ломалось почти сразу, мои аргументы были убийственны, когда ты в очередной раз стонал у стенки или на кровати, но всё равно твердил своё - уйду. Это было смешно отчасти, но боль, сжимавшая сердце от этих слов, заставляла помнить, что так уже было. И что второго такого раза я не допущу. А твоя эта идиотская абсолютно, абсурдная самостоятельность? Та самая, любовь моя, которая вырвала у меня из жизни 9 лет, которые стали адом на земле, которые сломали меня, сломали больнее, чем изнасилование ломает девочку, с романтическими мыслями в глупой головке... Сломали так, что перестал быть собой, что я опустился до самого низа, до секса с сыном... Сейчас, думая об этом, меня снова передёргивает, и что-то сдавливает горло, мешая говорить. Да, ты всегда умел сделать больно. Своими словами, которые ненароком, хотя часто и осознанно, ранили так глубоко, что хотелось выть, вжавшись в угол, скулить от жалости к себе. Ты умел это, хотя все считали тебя глупеньким зайчиком, который мягкий и пушистый. Только вот и у зайчиков есть зубки. Ты был эгоистом, котёнок, я знаю это и ты знаешь. Ты пользовался своей красотой, своим влиянием на людей, ты вертел мной как угодно, и, что самое главное, я вовсе не желал быть твёрдым. А отказывать тебе - так это совсем уж из ряда вон. Но все ссоры можно простить и забыть хотя бы из-за наших примирений. Ох, как сладко ты умел извинятся... Быть ласковым котёнком, отдаваясь мне, вылизывать мои губы и сладко стонать, извиваясь под моими руками... Или быть диким, царапая мне спину, шипя как кошка, впиваться губами в мои, разрывая их... Ты мог быть разным... И это заводило безумно, потому что не знаешь, кто будет сейчас, покорный мальчик или властный господин... Ты только на вид был беззащитным. Тебя ломали... Ломали, причиняли такую боль, что ты должен был стать идеальной шлюхой - циничной, стервозной и лживой. А ты светился, когда видел платья каку принцесс и чуть не описался, когда я принёс щенка. Ты был таким наивным, что не верилось в твоё прошлое, что казалось, что это просто идиотская шутка. Но я был там. Я всё видел. Ты ревновал и злился, хуже чем я, кричал, бил посуду и царапал мне лицо, не веря никаким аргументам. Я любил тебя таким, злым и разгорячённым, дрожащим от ярости... Это мазохистско наслаждение, но мне всё равно... Ты стал центром моей вселенной - на всю жизнь, ты просто вне конкуреции... Никто не смог бы заменить мне тебя - мою сверхновую, сияющую ярче всех звёзд в галактике... Твоё сияние бесконечно, и оно освещает мне путь даже сейчас.... - Иво, с кем ты там говоришь? Пошли уже, я поесть приготовил. Улыбаюсь. Белочка, моя хозяюшка, уже недоволен, и я пойду, чтоб не нарваться на оплеуху. Всё равно я люблю тебя котёнок, хоть ты и не слышишь этих слов. Никогда не услышишь. Ты знаешь самое главное - я люблю тебя.
читать дальшеПисать длинные красивые стихи никогда не было его сильной стороной. Даже в прозе его слова звучали как-то безжизненно и пусто, словно он писал их через силу, выдавливая каждую буковку, наделяя их смыслом. Зато вслух говорить было очень просто, кричать, визжать даже, плакать, рвать на себе волосы и царапать свои же руки. На бумаге такого никогда не получится, как не старайся. Доказать что-то тебе - совершенно невозможно. Сейчас я это понимаю, но тогда, в самом начале, я наивно верил, что смогу вдолбить в твою прелестную головку простые истины, которые ты так рьяно отвергал. Надеялся до последнего, как идиот, в сотый раз пытаясь избежать острых коготков, которые безжалостно впивались в мою кожу. Но это было настолько бесполезно, что сейчас мне даже смешно вспоминать, но тогда... Ревность пожирала меня изнутри - мне хотелось убивать каждого, кто посмеет хоть на долю секунды посмотреть на тебя, но вдолбить тебе в голову это - нельзя тискаться с чужими мужиками - не представлялось возможным. Твои глаза, полные детского удивления, говорили лучше всяких слов - говорили, что ты совсем не понимаешь этой вот самой простецкой истины. Что ты мой - а значит для других - неприкасаем. А как ты смешно доказывал свою самостоятельность? Надувался, как хомяк, стрелял своими безжалостно красивыми глазищами и рычал, мой маленький разъярённый котёнок, грозился уйти, хотя знал, что дверь совсем закрыта. Сопротивление ломалось почти сразу, мои аргументы были убийственны, когда ты в очередной раз стонал у стенки или на кровати, но всё равно твердил своё - уйду. Это было смешно отчасти, но боль, сжимавшая сердце от этих слов, заставляла помнить, что так уже было. И что второго такого раза я не допущу. А твоя эта идиотская абсолютно, абсурдная самостоятельность? Та самая, любовь моя, которая вырвала у меня из жизни 9 лет, которые стали адом на земле, которые сломали меня, сломали больнее, чем изнасилование ломает девочку, с романтическими мыслями в глупой головке... Сломали так, что перестал быть собой, что я опустился до самого низа, до секса с сыном... Сейчас, думая об этом, меня снова передёргивает, и что-то сдавливает горло, мешая говорить. Да, ты всегда умел сделать больно. Своими словами, которые ненароком, хотя часто и осознанно, ранили так глубоко, что хотелось выть, вжавшись в угол, скулить от жалости к себе. Ты умел это, хотя все считали тебя глупеньким зайчиком, который мягкий и пушистый. Только вот и у зайчиков есть зубки. Ты был эгоистом, котёнок, я знаю это и ты знаешь. Ты пользовался своей красотой, своим влиянием на людей, ты вертел мной как угодно, и, что самое главное, я вовсе не желал быть твёрдым. А отказывать тебе - так это совсем уж из ряда вон. Но все ссоры можно простить и забыть хотя бы из-за наших примирений. Ох, как сладко ты умел извинятся... Быть ласковым котёнком, отдаваясь мне, вылизывать мои губы и сладко стонать, извиваясь под моими руками... Или быть диким, царапая мне спину, шипя как кошка, впиваться губами в мои, разрывая их... Ты мог быть разным... И это заводило безумно, потому что не знаешь, кто будет сейчас, покорный мальчик или властный господин... Ты только на вид был беззащитным. Тебя ломали... Ломали, причиняли такую боль, что ты должен был стать идеальной шлюхой - циничной, стервозной и лживой. А ты светился, когда видел платья каку принцесс и чуть не описался, когда я принёс щенка. Ты был таким наивным, что не верилось в твоё прошлое, что казалось, что это просто идиотская шутка. Но я был там. Я всё видел. Ты ревновал и злился, хуже чем я, кричал, бил посуду и царапал мне лицо, не веря никаким аргументам. Я любил тебя таким, злым и разгорячённым, дрожащим от ярости... Это мазохистско наслаждение, но мне всё равно... Ты стал центром моей вселенной - на всю жизнь, ты просто вне конкуреции... Никто не смог бы заменить мне тебя - мою сверхновую, сияющую ярче всех звёзд в галактике... Твоё сияние бесконечно, и оно освещает мне путь даже сейчас.... - Иво, с кем ты там говоришь? Пошли уже, я поесть приготовил. Улыбаюсь. Белочка, моя хозяюшка, уже недоволен, и я пойду, чтоб не нарваться на оплеуху. Всё равно я люблю тебя котёнок, хоть ты и не слышишь этих слов. Никогда не услышишь. Ты знаешь самое главное - я люблю тебя.